Огромная работа...
На ум приходит 2 вещи почему-то...
Во-первых, индустриальная археология в Британии... Направление в охране культурного наследия, которое проводится общественностью, когда объектом охраны становятся постройки относительно недавних времён....
Во-вторых, вспомнил воспоминания ветерана войны
Ивана Фёдоровича Караванова... Собирали в 2010 году для сборника, кстати, даже опубликовали... Он служил на Синявинских болотах под Колпино... Приведу пару кусочков из текста.
Иван Фёдорович Караванов писал(а):Очень скоро немцы начали делать налеты на Ленинград. К 7 сентября был захвачен Шлиссельбург и мы оказались в блокаде. Мне часто приходилось дежурить на крыше за специальным счетверенным зенитным пулеметом. Но стрелять из него пришлось всего один раз – немец вылетел из-под туч, так разве попадешь в него.
Потом мы начали писать докладные о переводе на передовую – свое начальство не отпускало нас, необходимо было охранять объекты. В ноябре меня - на передовую, в Синявинские болота, в пехоту. В первые годы войны порядка в армии не было, солдат не жалели – как пойдем в атаку – у нас половину положат. У немцев были автоматы, а у нас винтовки. У них очень много минометов, маленьких, ротных.
Сначала было страшно, хотя и научились за 2 года стрелять, прятаться, но убитых было много. Я, когда прибыл в первый раз на передовую, на переднем крае тысячи убитых не похороненных так и лежали, кучами, цепями. Но война есть война и удивляться нечему было. “Сегодня, - думаю, - товарища убили… завтра меня…”.
Синявинские болота находятся недалеко от Колпино, болотина – лопатой копнешь и вода. Траншею не построишь. Землянку делали из торфа – эту землянку пули пробивали насквозь. В землянке удавалось проспать от силы два часа. Сначала сапоги были, сапоги, шинель, но потом начали морозы – в сапогах ходить уже нельзя было. Я сапоги снял, бросил, с мертвого снял ботинки большие, обмотки, портянки - натянул, кое-как терпел.
Через два месяца нас перебросили на другой участок фронта за Колпино, на Красный Бор, километра три от Колпино. Колпино просматривалось как на ладони.
Как-то раз нас отвели на отдых, на 10 дней в Колпино, в январе 42го. Я был уже командиром отделения, у меня было отделение – 9 человек. Все были рады, что у нас было мы сварили, крохи, поели. Главное нужно было поспать – все время недосыпали. Легли. А я не сообразил, что немец каждый дом пристрелял в Колпино. А домов деревянных много было, и обстановка вся в них сохранилась – плита, кровати с матрасами. Мы плиту закурили, дым показался и немцы его, конечно, засекли. Только-только заснули – тук-тук-тук – хорошо, что не в дом попал, а положил рядом с окнами. Нас всех осколками стекол изрезало, мне-то немного попало, а вот товарищу моему, который лежал с краю, сильно. А к концу месяца из девяти человек осталось в отделении двое, а потом в марте и меня ранил снайпер в плечо. Он мне в голову целил, промахнулся – попал в плечо. Вот тогда я в госпиталь попал. Сначала в медсанбат в Колпино, а потом меня в госпиталь легкораненых в Ленинграде. Госпиталь в здании школы там был трехэтажной на улице Обуховской обороны
Иван Фёдорович Караванов писал(а):Я попал в госпиталь легкораненных, меня подлечили. Хотя какое там лечение – есть нечего было: манная каша на воде и одна ложка всего на завтрак и сухарь. Но в госпитале я отоспался, был как скелет, но отдохнул. Потом меня перевели в команду выздоравливающих. Мы вдесятером запрягались в дровни и каждый день возили в бочке с Невы в госпиталь воду – надо было мыть и поить раненных.
Мертвецов я много видел в Ленинграде, в блокаду, когда первый раз в госпиталь попал в марте месяце - все дворы были завалены трупами. И когда стал выздоравливать, начал выходить на улицу – идешь по улице, смотришь: валяется человек, подходишь – мертвый. И так по всему Ленинграду. Ведь на Пискаревском кладбище похоронена одна сотая часть, наверное, остальных всех сожгли. Прислали с Большой земли команды солдат – все пожилые, молодых не было, но здоровые мужики. Их заставили разбирать деревянные старые дома, их раньше в Ленинграде, особенно по периферии очень много было, двухэтажные, толстые бревна, длинные. Солдаты разбирали эти дома, складывали слой бревен, на него – трупы, второй слой – трупы и так далее, на сколько силы хватало. Такой костер получался. И поджигали, день и ночь по Ленинграду горели эти костры. Это было уже в апреле 42-го. А после госпиталя меня направили в инженерно-саперный батальон.
