Рано утром едем на реку, пробуем рыбу ловить. Сашка говорит, что пастух подойдет к нам скоро. К десяти часам верхом на лошади подъезжает мужичок. Небольшого роста, загорелый, с желтыми прокуренными зубами. На фалангах пальцев видны татуировки. Руки грязные, в земле. Здоровается. Сашка просит его рассказать нам то, что ему говорил.
Садится мужичок прямо на землю, закуривает и начинает: «Ну, я слышал от Валерича про деревню. Вы же еще зимой приезжали, я помню. А потом Валерич мне про то, куда вы ездили, говорил. Я сразу-то не сказал ничего. Ну, не мое же дело. Полезу нос совать, а Валерич может и по зубам дать. Потом Валерич сказал, что старый паспорт в машине нашел. Ну, я молчал, молчал, да решил ему рассказать.
Значит, дело было в восемьдесят четвертом. Сам-то я местный, из Михеевки. Тут пять километров до нее от райцентра. Жили мы с матерью да братом Вовкой. Отец помер, когда я еще совсем пацаном был.
В июле восемьдесят четвертого Вовка из армии дембельнулся. Мне тогда семнадцать было. Ну, загуляли мы с Вовкой и его корешами. Ночью домой пришли пьяные. Мамка ругаться давай, выгнала протрезвляться. Нам еще выпить охота, а взять негде. Тогда Вовка сказал, что можно в магазин наш деревенский залезть, водки взять. Ну, пьяному море по колено. Пришли к магазину. Сторожа там отродясь не было. Замок сломали и зашли. Нашли водку, закуску. Ну, и прямо в магазине праздник продолжили. Там и уснули. Проснулись от Зинкиного крика. Она продавщицей была, на работу, видать, пришла. Пока мы глаза продирали, она уже из магазина выбежала. Нам-то ясно, что участкового вызовет - и все, сгребут нас да посадят, тогда же разговор короткий был. Ну, мы с Вовкой бежать. Смотрим, кореш Вовкин на грузовике едет. Мы к нему. Оказалось, что он до соседнего райцентра, на станцию товар какой-то получать. Мы напросились, залезли в кузов. Ясное дело, что дома искать нас будут. Так и в соседнем райцентре остановиться негде, на виду будем. Думаем, что делать. Знали мы по слухам, что с тракта, по которому ехали, отворот есть. Там когда-то деревня была, а названия никто не знал. Решили эту деревню найти, отсидеться пару дней, решить, что делать. Мы же из магазина с собой тушенку да хлеба прихватили. Значит, сошли мы с грузовика на отвороте, кореша Вовкина попросили не говорить, что видел нас. Пошли по дороге в лес. Еще удивились тогда, что как только дорога в лес зашла, на ней шлагбаум стоял. Слыхали мы, что древнюю ту расселили лет пять назад, а дорога хорошая, машина бы спокойно проехала. Ну, долго мы шли. Сначала по лесу, потом через поле, затем снова через лес. На выходе из леса снова шлагбаум, открытый. Дошли до деревни. Она за речкой находилась, через речку мост. У моста табличка «Беглая». За мостом лавочка. Сели отдохнуть. На улице духотища. Смотрим на дома, а они все как жилые. Из хорошего кругляка, заборы ровные, окна целые. Вовка еще удивился, как за пять лет ничего не сломалось, не повалилось. Домов двадцать было, не больше. Все в ряд стояли, вдоль улицы. Ну, значит, сидели мы на лавке, пока темнеть начало. Страшно было как-то в дома заходить. Когда темнеть стало, как-то сразу похолодало, не по-летнему. И помню, что тишина аж уши резать стала. Когда почти стемнело, решили в дом зайти, не сидеть же ночь на улице. В самый ближний дом зашли. С улицы еще немного свет в окна попадал. Дом небольшой. Из сеней прямо кухня, направо комната. Как сейчас помню. Из этой комнаты дверь в маленькую спальню. Зашли, так не поверили. Дом как жилой. Кровати застелены, на кухне посуда какая-то, вещи разные везде. Но стемнело уже, не видно толком ничего. Да и умаялись за день. Решили спать лечь. Я на кровать в большой комнате лег, Вовка в спальню ушел. Проснулся ночью от голосов. Открываю глаза и вижу, что свет в маленькой спальне горит, и слышу Вовкин голос и женский. Мы-то, когда в дом зашли, свет и не пытались включать, даже на ум не пришло. Слышу, что говорят о чем-то, но слов не разобрал. Страшно мне стало. Ну, и крикнул я громко: «Вовка!». Тут же свет погас. Я вскочил, а в том месте, где дверь в комнату была, – стена. Я долбиться в стену стал, Вовку зову. Тишина. Потом огляделся вокруг, а комната совсем другая, мебели нет. Вместо кровати топчан какой-то старый. Я из комнаты, а кухня и сени совсем другие. Никаких вещей нет. Другой дом, короче. Я на улицу. Дом как подменили. За ограду выбежал, а нет той деревни, в которую мы пришли. Десяток каких-то покосившихся домов. Я Вовку стал звать. Тишина. Лавка за мостом и сам мост пропали. Когда рассвело, я все дома облазил. Никого не нашел.
Домой пошел, что еще было делать. Речка мелкая, так вброд и перешел. До тракта как дошел, не помню. Там уже еле попутку поймал. Машин-то мало тогда было. Ночью только до дома добрался. От мамки влетело, сказала, что ищут нас.
Утром я сам к участковому пошел. Закрыли меня, про Вовку спрашивали. Я им, как есть, все рассказал. Не верили. Потом снарядили машину, поехали. До отворота с тракта доехали. Посмотрели, а дорога заросшая кустами вся, не проехать. Следователь с опером сказали, что пешком они не пойдут. Мол, наврал я все. В общем, вернулись. Дали мне тогда полтора года. Вовку в розыск объявили. Так, наверное, по сей день ищут.
Мамка не дождалась, померла. Я ей так про Вовку и деревню не рассказал. Как вышел, так в доме нашем уже другие люди жили. Уехал я тогда из этих мест, где только не жил. Два года назад вернулся. Валерич пастухом взял.
А, самое главное, вот что. Я до того, как в доме том уснул, под подушкой нашел свисток. Из гильзы старинной. Я такие не видел. Вовка тогда из армии принес несколько, а эта совсем другая была. Свисток я в карман положил. А перед тем, как идти к участковому сдаваться, свисток в сарае спрятал. В колонии каждый день ту ночь вспоминал. Когда вернулся, то в доме новые жильцы уже жили. Идти-то некуда было, они пустили меня на ночь. До сна я в сарай пошел и свисток нашел, положил его около кровати. Ночью проснулся от того, что меня зовет кто-то. Глаза открыл и вижу, в комнате девочка стоит. В белой рубашке до пола, волосы темные распущенные. И рукой ко мне тянется. Вроде как хочет, чтобы я ее за руку взял. Я как закричу. Девочка исчезла. Хозяева прибежали. Ну, я сказал им, что кошмар приснился. А они меня попросили наутро собраться и уйти.
С утра я к бабке Зое пошел. Жила у нас такая в деревне, ворожея. Пришел, рассказал ей про девочку. Она и говорит, что у меня вещь какая-то той девочки. И что при мне она. Я в толк взять не мог, что за вещица такая, а потом достал свисток. Баба Зоя его даже в руки не взяла. Сразу сказала, чтобы я уходил. Я ей хотел про деревню рассказать, но она и слушать не стала. Только перед порогом уже окликнула меня и сказала, что мой родной человек рядом с этой девочкой.
Сначала хотел свисток выбросить, но передумал. Потихоньку пробрался в тот же сарай и закопал его. Тогда же и уехал отсюда. Про Вовку до сих пор ничего не знаю. Хотел, как вернулся, до той деревни добраться, да так и не вышло.
Вот, считай с неделю, как я Валеричу все рассказал, потом дом показал, в котором жил в Михеевке. Валерич и не знал, что я из местных. Вчера утром Валерич сказал, что в доме том дед живет, и он с этим дедом договорился, чтоб тот меня пустил в сарае кое-чего поискать. Взамен Валерич деду денег дал да пообещал, что я ему дров нарублю. Деду-то все равно, пустил. Вчера с вечера пришел туда. Тяжко сначала на душе стало. Все-таки домом родным когда-то был. Потом дров нарубил. Дед с вопросами не лез. Но вот дом-то тот еще, в котором я жил, а сарай новый, в другом месте построен. Старого сарая уже нет, на его месте все травой поросло. Всю ночь я траву выдергивал да землю копал. Под утро только нашел».
Мужичок встает, идет к лошади. Из сумки, пристегнутой к седлу, достает сверток. Подносит к нам. Старые тряпки совсем истлели. Разворачивает их, передает нам свисток, сделанный из гильзы, и добавляет, что он был бы рад забыть эту историю.
***
Беру свисток в руки. Довольно в хорошем состоянии, несмотря на десятилетия, которые пролежал в земле. На донной части гильзы видна маркировка: VPT 25.
Сворачиваем рыбалку и едем к Сашке домой. Уже там, посетив различные сайты в интернете, довольно быстро находим информацию о гильзе. Указанная на ней маркировка соответствует стандартному патрону для винтовки Мосина, произведенному в Финляндии в 1925 году. Большое количество подобных гильз было найдено в местах боев Советско-Финской и Великой отечественной войн в Карелии и севере Ленинградской области.
Я загораюсь желанием лететь в Санкт-Петербург. Сашка и Толя отговаривают меня, но я настаиваю.
Прошу у начальства отпуск на четыре дня. Этого времени должно хватить. Через двое суток вылетаю. Найденный паспорт и свисток беру с собой.
***
Санкт-Петербург встречает меня отличной погодой. Город очень красивый, но осмотр дворцов и гуляние по набережной оставляю на потом. Добравшись до гостиницы и приведя себя в порядок, достаю из сумки листок с адресом дома, где когда-то работал несуществующий ныне телефонный номер. Заказываю такси.
Едем долго. В городе я не ориентируюсь. В каком районе находимся, сказать не могу. Подъезжаем к старым четырехэтажным «сталинкам» желтого цвета. Фасады отремонтированы, практически во всем доме пластиковые стеклопакеты. На доме вывеска с нужным мне адресом. Въезжаем во двор. Три подъезда. Мне надо во второй. Расплачиваюсь с таксистом и отпускаю его.
На подъезде металлическая дверь, домофон. Звоню, никто не отвечает. Жду. Как назло, никто не входит и не выходит. Всю дорогу до этого дома думал, что скажу жильцам квартиры, но так на ум ничего толкового не пришло. Действовать буду по обстановке. Наконец из двери выходит мужчина, я проникаю в парадную, как называют подъезды жители этого города.
Квартира на втором этаже. Всего на площадке три квартиры. Мне нужна та, которая сразу направо. Звоню. Тишина. Звоню соседям. Открывает женщина, даже не спросив через дверь, кто пришел. Спрашиваю про жильцов из интересующей меня квартиры. Не нахожу ничего лучше, как сказать, что ищу дальних родственников, прилетел с другого конца страны, даже посадочный талон показываю. Женщина говорит, что живет в доме всего год. Квартира соседняя пустовала, только месяца два, как ее купили. Но владельцы не живут, она их не знает.
Спускаюсь на первый этаж. На звонки и стук никто не откликается. Иду по другим квартирам на третьем и четвертом этажах. Мне удается поговорить только с двумя жильцами. Никто ничего ни про старых, ни про новых хозяев ничего не знает. Да, и в легенду мою, видимо, не особо верят. Решаю выйти на улицу, подумать, что делать. Уже на первом этаже меня окликает пожилая женщина, которая вышла на площадку квартиры первого этажа. Спрашивает, кого я ищу. Я излагаю свою версию. Она говорит, что живет в доме с шестидесятых годов. Не хотела мне дверь открывать, но слышала, как я спрашивал про жильцов в квартире над ней. Любопытство победило.
Женщина рассказывает, что в квартире над ней, в той, которая меня интересует, раньше жила семья. Года полтора назад семья куда-то переехала, а уже как два месяца квартиру купили другие. Пару раз всего появились и все. Спрашиваю про семью, которая съехала. Отвечает, что эти люди жили с восемьдесят второго года, как получили эту квартиру. До того она пустая стояла после пожара. Пожар был в восемьдесят первом. Никто из соседей не пострадал, только одна квартира горела. Спрашиваю, кто до пожара жил. Она же разводит руками и говорит, что не помнит. Знает, что жил кто-то, но не помнит кто. Не помнит, пострадали ли жильцы той квартиры в пожаре или нет. Как отрезало. Она еще удивилась, что я спросил про жильцов, живших до пожара. Говорит, что до меня ее никто об этом не спрашивал. Я интересуюсь, могу ли я еще у кого спросить об этом. Валентина Петровна, как она представилась, говорит, что во всем их небольшом доме с тремя парадными она, хотя бы внешне, знает всех. Есть еще только один человек, который живет в нем с тех времен. Собирается меня проводить.
Идем к первому подъезду. Она звонит в домофон. Заходим. На втором этаже нас уже ждет еще одна пожилая женщина. Валентина Петровна пересказывает ей наш разговор. Но моя новая знакомая также ничего не помнит о жильцах той квартиры. Помнит, что был пожар. И все, больше ничего. Некоторое время они вместе вспоминают и шестидесятые, и семидесятые, и еще много чего. Мы незаметно оказываемся на кухне и пьем чай. Я поражен такому гостеприимству. Вижу, двум пенсионеркам разговор об их молодости очень интересен, только для меня информации никакой. Я благодарю и прощаюсь. Выхожу из дома. Напротив детская площадка, за ней деревья и несколько лавочек.
Сижу на лавочке в полном расстройстве. Вокруг никого нет. Так далеко прилететь, найти адрес и ничего не узнать. Хотя не сильно и надеялся, но все же. Достаю телефон. Толе надо позвонить.
Вижу, бабушка какая-то в мою сторону идет. И как-то не по погоде одета. На улице июль, а она в пальто, вязанном берете. Опять же старые люди теплее одеваются. Здоровается и садится рядом. Слева и справа лавочки пустые, а она ко мне. Сидит молча и под ноги смотрит. Встаю, начинаю номер Толи набирать и слышу: «Постой, присядь».
Голос хоть и пожилой, но крепкий. Оборачиваюсь на бабушку. На вид лет девяносто, а голос моложе. Сажусь. Она смотрит на меня, потом отводит взгляд в сторону дома и спрашивает, не ищу ли его жильцов. Думаю, откуда тебе знать, что я здесь делаю, но отвечаю, что ищу, да нет никого.
Тогда она поворачивается ко мне и говорит: «Я же не про нынешних жильцов. Ты других ищешь. Тех, кто здесь давно жил, до пожара. Их никто не помнит и ничего тебе про них не скажет. Но то, что жили люди в этой квартире до пожара, – это точно. И ведь я их вроде знала, но даже имен не помню. Как выглядели, не помню… Столько лет здесь живу. Вон в соседнем доме. Но на работу всегда через этот двор ходила… Уверена, что жили там муж с женой и взрослая дочь… Она не замужем была, детей не имела. Но как звать-то ее, не помню… А ведь я знала ее, уверена, что знала. Не знаю почему, но в школу тебе нужно сходить. Там надо искать… А, может, и не надо? Никто до тебя о них не спрашивал. Ты первый. Но если захочешь, то найдешь. Ты вон сейчас до угла дома дойди и посмотри. Школу оттуда видно».
Я ошарашено смотрю на бабушку. Потом зачем-то спрашиваю, как ее зовут.
Она долго смотрит на меня, глаза ее будто темнее становятся. Затем отвечает: «Зоя Павловна меня зовут».
Я встаю и по указанию бабушки дохожу до угла дома. За ним, через три перекрестка, виднеется здание школы. Оборачиваюсь и иду к лавочке. Там уже никого нет. Пробегаю до конца дома, нет нигде бабушки. Из первого подъезда выходит уже знакомая мне Валентина Петровна. Удивляется, что я до сих пор около дома хожу. Спрашиваю, не знает ли она Зою Павловну, которая неподалеку живет. Она с подозрением смотрит на меня, задумывается и говорит, что только одну Зою Павловну знала, которая в школе учительницей биологии работала. Только схоронили ее уже лет десять назад. Желает мне удачи и идет к себе. Чувствую, как «мурашки» по спине бегут.