Я сижу на берегу реки вместе с Юрием Михайловичем, моим другом из деревни. Здесь мы находимся потому, что решили сходить порыбачить в одно секретное место, о котором он рассказывал с большим удовольствием. Сильное нетерпение заставило меня как можно скорее найти свои совсем новые удочки, накопать червей и пойти к дому Юрия. Кстати, свой дневник я тоже не забыл взять, надеясь записать парочку интересных историй от человека, который живет здесь с рождения.
Клев пока еще не начался, так что напишу пару слов о нем. Юрий Михайлович - невысокий человек, которому уже идет пятьдесят шестой год, однако, жизненная энергия из него бьет ключом. Он полноват, носит седые усы, а его карие глаза никогда не замирают на месте. Даже сейчас, когда все внимание должно быть сосредоточено на поплавке, он то и дело поглядывает на кузнечиков в кустах, на божью коровку, ползущую по соломинке или на мирно плывущие облака. Но ему это нисколько не мешает вовремя подсекать рыбу. Стоит заметить, что на многие праздники селяне собираются в основном у него, так как нет человека веселее и задорнее всеми любимого Юрия Михайловича. В этой деревне прошла вся его жизнь, и уж с кем, как ни с ним, случалось больше всего чертовщины.
- Эй, Лешка, тушенки хочешь? - шепотом спросил меня Юра, протягивая банку говяжьих консерв. Я с благодарностью взял и начал не спеша пережевывать жесткое, но вкусное мясо. Внезапно мой взгляд наткнулся на одиноко стоящий заросший крест на окраине леса. К нему не вело никаких тропинок, на могилке не было цветов, но самое примечательное - крест был рассечен ровно посередине.
- Что это там за могила?
- Это... Это проклятая могила, туда лучше не ходить, - такого вопроса Юра точно не ожидал. Он резко переменился в лице, и даже глаза перестали весело бегать, уставившись на почти сгнившее основание креста.
- Юрий Михайлович, эй! Очнитесь!
- А?! Да, я просто задумался. Прошлое никак не оставит.
Неловкую паузу прервало бульканье уже почти утонувшего поплавка, и мы тут же кинулись к удочке, установленной на рогатине из ивовой ветки. Юра потянул удочку на себя, но вытащил только обглоданного червя.
- Эх, прорва! Хороший червь был. Я смотрю, у тебя глаза загорелись по поводу той могилы, не терпится узнать, что там произошло? - говорил он, ловко нацепляя нового червяка.
- Вы же знаете, что такого сорта истории представляют для меня особый интерес.
- Ладно, расскажу, глядишь - и рыба приплывет послушать.
***
Было это на мой юбилей шесть лет назад. Февраль, вьюга, мороз, сам черт в такую погоду носа на улицу не сунет. Но дома у меня хорошо: печка топится, Агафья самовар принесла да ватрушек, Степан утку приготовил, которую сам и поймал, - замечательный вечер! Гостей со всей деревни собралось - не счесть. Праздновали мы долго, песни пели, а я лично на гармони играл и так весело было, что не заметили, как время уже к полуночи подошло. Ну, стали расходиться, я и сам уже одним глазом сон видел и скоро постелил себе на печи да лег спать. Но потом чудится мне, будто похолодало в доме. Дверь, что ли, открылась, или огонь в печи потух, но вставать все равно надо. Оглядел дом: дверь закрыта, печь топится - странно, отчего такой холод? Полез было уже на печь, как кто-то в дверь постучит, да так, что я от неожиданности присел на скамью. Кого ко мне занесло на ночь глядя? Открываю дверь, а там мужичок стоит, невысокий такой, бледный весь и в снегу. Стоим, глядим друг на друга. У меня первое время слово изо рта вылезти не могло, а он как заскрипит своими зубами:
- Пусти меня, добрый человек, переночевать, не стерпеть мне такой дикой ночи.
- А ты кто таков? Не с нашей деревни, странник, что ли?
- Заблудился я в лесу и набрел на эту деревушку. Мне бы одну ночь переждать, а к утру я уйду. Пусти меня, прошу...
- Ну, раз такое дело, заходи. Разве ж можно людей в такую вьюгу бросать.
Я впустил беднягу, а что интересно - только он порог переступил, так и споткнулся на ровном месте. Сказал, что ног уже от холода не чувствует. Под светом лампы я смог получше разглядеть его одежду, которая была стара и изорвана, хуже рабочего тряпья. Шапку он не носил, отчего вся безволосая голова была белая и холодная, как снежок. На сапоги налип толстый слой грязи и снега, каблуки еле держались на подбивке. Единственным украшением было медное кольцо, которое он носил на распухшем и отвердевшем мизинце. Примерно таким я его запомнил, хотя сейчас это уже не так важно. Странник лег на койку, я, более-менее успокоившись, уснул на своей печи. Дальше мне снился чудный сон.
Теплая осень, пожелтевший лес, солнце припекает. Узкая тропинка ведет меня ближе к лесу. Вдруг мне на левое плечо садится синица и что-то громко чирикает. Чем ближе я подхожу к лесу, тем больше надрывается птица, хватает лапками рубашку и старается улететь отсюда вместе со мной. Но я продолжаю упорно идти по неведомой дорожке. Постепенно листья опадают, солнце скрывается за тучами, поднимается ветер. Синичка бросает меня, устремляясь ввысь. На тропинке мне попадаются две палочки, положенные крест-накрест, и я зачем-то выкидываю их в овраг. Ветер усиливается, начинается дождь, теплые желтые краски сменяются холодными серыми. Я продолжаю идти. Из ниоткуда распространяется тихий шум, нагнетающий тревогу и отчуждение. Гулко ухает филин в лесу, гадюка с недовольным шипением уползает в нору. На меня падают леденящие дождевые капли, от которых невольно передергивает тело. Сердце учащает свои бойкие удары, дыхание сбивается. Округу окутывает белый туман. Наконец, тропинка кончается, упираясь в небольшую оградку с могилой, дождь сменяется мелким снегом. Дрожащей рукой я снимаю цепочку с калитки и прохожу к забытой могиле. Все заросло полынью, земля иссохла, увядшие цветы спокойно кивают от ветра, указывая на место погребения. Я нагибаюсь к надгробному памятнику и смахиваю серую пыль с фотографии.
Я увидел это, это было... Это был он. Человек на фотографии неподвижным взглядом проникал в самую мою душу, хватался за нее и тянул к себе в могилу. Сильное напряжение не дает мне двинуться с места, я не могу оторвать свой взор от этого чудовища: черно-белый лик зовет меня, ровные губы приобретают вид легкой ухмылки, голова медленно поворачивается за мной. Я хочу бежать, но ноги не слушаются. Я хочу кричать, но язык не шевелится. Я хочу плакать, но слезы не наворачиваются. Фотография с протяжным скрипом и резким хрустом вытягивает свою руку, тянется ко мне, царапая кожу на груди острыми ногтями, крепко хватает за шею и уволакивает в свой черно-белый мир.
Ужас, страх и боль мощной волной нахлынули на мой мозг, и я проснулся. Не открывая глаз, лежа неподвижно, я понял, что в мою шею вонзились острые клыки и монстр жадно вытягивает из меня кровь. Первая мысль была ударить его и бежать, но оказалось, что упырь придавил меня всем своим весом, особенно грудную клетку, и побег невозможен. Кровь неприятно вытягивалась из шеи и головы, я весь побледнел. Упырь довольно фыркал и посапывал, ронял на меня отмершую кожу. Холодная костлявая рука держала мою руку. На последнем дыхании я начал читать Отче Наш, слово за словом, почти шепотом. Вдруг монстр отпрянул от меня и зарычал, как волк, сверкая злыми глазами. Я крикнул трижды: "Господи, помилуй!", и он, как ошпаренный, понесся из дома со скоростью лихого коня, сорвав дверь с петель. Я хотел было встать, но голова закружилась, и я рухнул на печь.
Проснулся уже утром, укутанный одеялом и с перебинтованной шеей. На кухне сидела Агафья и готовила малиновый морс, Степан ставил на место вышибленную дверь. Я облегченно вздохнул и снова уснул. Позже, когда я поправился, охотники решили найти эту гадину и прикончить. Следы искать было бесполезно, поэтому я надеялся найти то самое место из сна. Мы ходили по окраине леса до вечера, тщетно ища могилу. Перейдя речку, уже уставшие, решили заглянуть на ближайшую опушку, ничем не примечательную. Внезапно для всех нашлась разрытая, свежая земля возле небольшого бугра. Когда снег был очищен, мы также нашли старый крест и могильный камень с разорванной фотографией худого и старого человека. Это точно был он! Взявшись за лопаты, трое охотников за полчаса разрыли мягкую землю и обнаружили изломанный гроб. В гробу лежал именно тот, кто заглянул ко мне на юбилей ночью, только в этот раз более румяный и живой.
Подробности дальнейшего разрубания и приколачивания тела гвоздями описывать не буду, скажу только, что мы жутко провоняли мертвечиной. Хотя обряд был проведен по всем правилам, пару ночей я боялся спать, ожидая возмездия, но никто больше не приходил. Также я вспомнил, что у меня под порогом лежит железная жердочка, об которую вероятно и запнулся упырь, когда входил.
***
- Вот такая неспокойная жизнь у нас в селе, Леха, сгинуть - раз плюнуть, но помни, что мы с Богом, мы сильнее, - Юрий Михайлович показал мне четыре маленьких шрама на шее и, смеясь, закинул подготовленный спиннинг в тихую речку. Я продолжал следить за поплавком, но думал только о кресте у опушки, о разрубленном упыре под ним и о уходящем солнце, с которым приходит непредсказуемая и ужасная ночь.
